Рецензия: Черные бабочки (Паула ван дер Уст, 2011)
Нидерландский режиссер Паула ван дер Уст, бесспорно, совершила прорыв в своей кинематографической карьере и достойно продолжила список картин-биографий великих женщин планеты. Вспомним «Фриду» (2002) с красавицей Сальмой Хайек, безупречную «Каллас навсегда» (2002) Дзеффирелли с ослепительной Фанни Ардан, «Жизнь в розовом свете» (2007) Оливье Даана об Эдит Пиаф… И вот теперь перед нами летают «Черные бабочки» Паулы ван дер Уст – мегадраматический, поэтический, биографический, наполненный любовью и вполне оправданный панегирик.
«Черные бабочки» – фильм-судьба Ингрид Йонкер, известной поэтессы ЮАР, трагически погибшей в 31 год, ставшей поэтическим символом Южно-Африканской Республики и эталоном женственного борца с апартеидом. По силе любви и свободы ее голос звучит гражданской поэзией 60-х на фоне политических аномалий ЮАР, вливаясь в мировую борьбу плеяды Че Гевары. Кстати, он тоже писал стихи.
Казалось бы, кому, кроме как гурману от поэзии, может быть интересна Йонкер – юарская Сильвия Плат и пишущая на африкаанс Марина Цветаева. Отнюдь. Завораживающее побережье Атлантики, где писатель Джек Коуп (Лиам Каннингэм) спасает тонущую в штормящем океане женщину, оказавшуюся талантливой поэтессой Ингрид Йонкер (Кэрис Ван Хаутен). Так, с первых кадров картины жанрово включается женский роман с мелодраматическими надрывами, страстными постельными сценами и вспышками ревности, с изменами и расставаниями. Но женский роман высшей пробы.
Обратная сторона большой поэзии Ингрид – тяжелые депрессии. Их спутники – осколки винной бутылки, когда пьяная героиня пьет вино из лужи на полу, разбитое головой окно, собственноручный аборт, сделанный спицами, и кровью написанные стихи на стенах; залитое красным вином белоснежное платье в парижском ресторане, где она, напиваясь, говорит любовнику-писателю о ребенке, и, как результат, – новое убийство во чреве, психиатрические лечебницы, белые палаты, отнятые смятые листки со стихами… Увиденная и потрясшая Ингрид смерть негритянского мальчика от рук белых людей в дни «черного» протеста против апартеида переплетается в ее сердце с убийствами собственных детей, зачатых от женатых мужчин. Так она убивает себя. Так ее убивает мир. Так ее убивает отец (Рутгер Хауер), министр цензуры, рвущий ее стихи, ненавидящий дочь за ее политические взгляды и за сходство с ее сумасшедшей матерью, а после выхода книги стихов Ингрид «Дым и охра» публично отрекшийся от нее. Очевидно, что детей с такой наследственностью и с таким талантом спасает только понимание, но каменный отец, простите за корневой повтор, этого не понимает. В финале картины он читает стихи дочери на стенах ее комнаты и, наконец, что-то чувствует, но, как водится, безнадежно поздно:
«И навсегда закроет солнце сонм черных бабочек»
Бесчеловечный и поверхностный взгляд обывателя может увидеть в Ингрид обычную истеричку и нимфоманку с дурной кровью, но глубина ее личности способна утянуть открытого фильму зрителя на темное дно болезненных поэтических откровений Йонкер. Джек Коуп выступает в роли спасителя и губителя одновременно. Спасает, потому что любит. Губит, потому что вынести безудержный темперамент и гиперчувствительность Ингрид не в силах даже его любовь.
Картина рождает вопрос: неужели, чтобы прописаться в Вечности, нужно при жизни испытывать вечные муки? Ингрид – это человек-боль:
«Бог, из ветров и рос тебя однажды сотворивший,
чтобы утихла боль моя, в тебя вселившись»
Но переселение боли невозможно, как Иисусу было невозможно передать свой крест. Настоящий поэт – это слепок Бога и сгусток Боли.
Фильм Паулы ван дер Уст – редкий подарок не только для истинных ценителей большой поэзии, психологов и психотерапевтов, неусыпно исследующих феномен творца, но и для любящих и любимых. Эта картина – Свобода на баррикадах Африки, воздвигнутых «чернокожими бабочками».
Программное стихотворение Ингрид «Ребенок, застреленный солдатами в Ньянге» с рефреном «ребенок не умер», продекламированное Нельсоном Манделой, первым «черным» президентом ЮАР, на его дебютном выступлении в парламенте, открыло миру трагедию и поэзию Йонкер и завершило великолепный байопик о ней.
«Ребенок не умер», как не умерла для нас южноафриканская поэтесса. Потому что смерти нет. Смерти – нет. Да.